Константин Бабулин - Третья жизнь кошки [СИ]

— Не нужно денег, подходите к палате через пять минут, я уведу охранника, но у вас будет не больше двадцати минут

— Спасибо

Лежит с закрытыми глазами, спит? Господи какая бледная, кожа просвечивается, осунулась, круги под глазами. Что же произошло. Наклоняюсь к самому уху

— Аня, малыш, это я

Открыла глаза, напряглась, что за странный взгляд, ненависть?

— Что случилось Аня, это я.

— Уходи

— Как уходи?

— Я не хочу тебя видеть

Голос слабый, но твёрдый, злой, значит дело во мне. Отворачивается.

— Я ни куда не уйду. Посмотри на меня, посмотри. Рассказывай, что случилось.

Слабой рукой тянется к сумке на тумбочке. Помогаю ей, боже какая тоненькая рука, как я не замечала раньше, все венки видны. Достаёт оттуда фотографию, протягивает. Блять. На ней меня целует Стефания. Всё понятно: — «Удар будет в очень больную точку». Так и есть, очень точный удар и в очень больную точку. Гадёныш, ведь ты, только что, чуть не убил родную дочь.

— Хотела позже тебе всё рассказать, ладно, расскажу сейчас

— Зачем? Всё понятно…

— Где твоя одежда, поехали

— Одежда? Не знаю. Куда поехали? Там охранник

— Некогда разговаривать, что можно накинуть? Не в одеяло же тебя заворачивать. Что это за дверь? Шкаф? А вот одежда, быстро одевайся.

Беру одежду и сама, не спрашивая, натягиваю на неё.

— Вот, вот ещё кроссовки, остальное потом в лифте, давай-давай.

Хватаю больничный халат, сворачиваю трубочкой и кладу на постель, на подушку сумку, всё это накрываю одеялом, получается подобие спящего человека, ну, на какое-то время сойдёт.

Выглядываю за дверь, хорошо, никого нет, мы быстро направляемся к лифтам, нет опасно, лучше по лестнице. Аню приходится крепко поддерживать под руку, очень слабая.

— Ого, VSOP — недурно.

— Ну, а что делать — надо. Сегодня парня вытаскивали, передозировка. Нормальный мальчик, домашний. Вены нормальные, не исколотые. Как такое могло получиться? Четырнадцать лет всего, мама молодая, очень приличная, хорошо одетая. Когда говорил ей, что не спасли, вся заледенела, застыла в каком-то немом ужасе и такая боль в глазах… Давай махнём, а то работать не смогу.

Они выпили не чокаясь, и закусили дольками апельсинчика.

— Ох, хорошо, прямо как божок по венам прошёлся. Я тоже два года назад, когда сослуживца подстрелили на задержании, решил всё, хватит. И что интересно, во время перестрелки не боялся, а вот потом, когда я не довёз его раненного до больницы, вот тогда меня и торкнуло. Он в машине всё просил жене не говорить. Представляешь, три дня назад мы у него отмечали рождение дочки, я же их из роддома вёз, а теперь везу его в больницу и понимаю, что это всё, не жилец. Глаза становятся такими, такими… За десять лет начинаешь разбираться в таких вещах, когда выкарабкается парень, а когда нет. Из машины его уже мёртвого вытаскивали… Я потом несколько дней пил, а когда в себя пришёл — рапорт написал.

— Давай ещё по пять капель.

— Да, давай.

Выпили, опять не чокаясь, доели апельсинчик, и врач стал чистить ещё один.

— Мы, когда к двери подошли, всё не решались позвонить. Слышно было, как там ребёнок плачет, и мы понимали, что пока мы не звоним, там всё по старому, а вот сейчас позвоним, и всё — всё изменится. Стоим, ждём, а у меня его голос в ушах: — «Не говорите жене, не говорите…». Она дверь открыла и сразу всё поняла, и ребенок у неё на руках вдруг затих. И вот мы стоим, смотрим друг на друга, и молчим. Да… А когда уходили, она посмотрела именно на меня, мол что же ты…? Как мне теперь жить одной…? Вот тогда меня пробрало по настоящему: нам пули и нищенская пенсия, а они с жиру бесятся?

— А зачем же ты их охраняешь теперь?

— Ну, знаешь… сегодня охраняю, а завтра посмотрим…

— Давай ещё по пять капель.

— Давай.

Молча, стоим уже пять минут, Аня с недоумением смотрит на восемь чёрных квадратов, расставленных по кругу.

— Не понятно? Это то, что мне заказал сделать твой отец. Помнишь наш разговор с ним, после стрельбы из лука, когда мы вышли серьёзные? Вот тогда он и предложил мне сделать точную копию «Чёрного квадрата» Малевича. Зачем она ему не знаю, но могу предположить, что он хочет заменить настоящий квадрат, на копию. Для этого я покупала старые квадратные холсты. За это он обещал освободить из тюрьмы мою бывшую любовницу. Сядь на стул, рассказ будет долгий…

— Ты стреляла в человека?

— Да, и убила его. Ты себя хотела убить от ревности, а я от ревности убила её любовника, и её бы убила, а потом себя.

— В голове не укладывается… И именно мой отец во всё замешан, ты уверена?

— Уверена. Сейчас план такой: я сделаю не одну, а две копии «Чёрных квадратов», одну отдам твоему отцу, а вторую поменяю с настоящим «Чёрным квадратом», который сейчас в Голландии, в этом самом городе, где сделана фотография. На ней я и директриса музея. Она мне нужна только для того, чтобы проникнуть в музей и отключить сигнализацию.

— Обязательно с ней целоваться?

— Ну это было один раз всего, после ресторана, она неожиданно меня поцеловала, а эти суки и подловили. Видишь ходили по пятам, было бы ещё что-то, так показали бы тебе, не волнуйся. Не было больше ничего, не-бы-ло. А ты что натворила, глупый малыш?

— Ты врёшь, небось, опять?

Обнимаю её, какая хрупкая, боже. А если бы не откачали, а если бы она убила себя, ужас. Я думала, меня могут убить, а оказывается её, вот где ужас. Как её уберечь?

— Это всё опасно? Зачем тебе менять картины в Голландии?

— Чтобы сюда в Россию обратно приехала уже копия. Я уверена, что твой отец постарается поменять картины как раз при разгрузке и распаковке. Настоящий квадрат заберёт, а копию повесят и когда ещё выяснится… А так если у меня получиться, то они одну копию поменяют на другую, а я потом, поменяю свою копию в музее, обратно на настоящий «Черный квадрат», и все будут довольны. Твой папа будет доволен потому, что будет думать, что у него настоящий, и музей будет доволен потому, что у них останется настоящий.

— Это опасно? Это конечно опасно. Зачем тебе менять картины? Пусть берут что хотят, вдруг ты попадёшься?

— Да, это опасно, поэтому я ничего тебе не рассказала раньше. Но я не могу допустить, чтобы им досталась ЭТА картина. Понимаешь? Это важнее всего, это даже, важнее нас с тобой… Извини малыш, но так надо.